Алена Яковлева: «Я — бабушка приходящая»

Популярная актриса в эксклюзивном интервью WomanHit рассказала о том, как она осваивается в новой для себя роли

Дочь известного актера Юрия Яковлева, Алена, стала популярной не только благодаря звездной фамилии отца. Ее талант проявился сразу, а профессионализм только рос. Ее можно увидеть в картинах: «Гнездо глухаря», «Времена не выбирают», «Бальзаковский возраст, или Все мужики сво…» и многих других. Сегодня на первый план для нее вышел театр. Помимо родного театра Сатиры, Алена принимает участие в антрепризах и зритель мог увидеть в спектакле «Пиковая дама» — об этой работе, похожести на отца и отношениях с дочерью, тоже актрисой, Марией Козаковой и новой для себя роли бабушки — в интервью.

— Алена Яковлева — это уже самостоятельный бренд, и не все помнят, что когда-то вас знали как Елену Яковлеву…

— Начнем с того, что я в семье и среди близких друзей всегда была Аленой. А мама, бабушка, отчим и вовсе звали меня Алешей, Лешей. Но когда я пошла в школу, потом поступила в университет на факультет журналистики, то там я была для всех Еленой, как в паспорте. Хотя позже, уже театральном училище, однокурсники звали меня Аленой (это имя мне ближе и теплее), но в медиапространстве я все-таки была Еленой Яковлевой. Но вы сами понимаете, когда в конце 80-х на экране вышел фильм «Интердевочка», нас с Леной Яковлевой стали истерически путать. К тому же мы обе — полные тезки, да еще одногодки, да еще дети родились в один год. Короче, эта путаница стала так затягиваться, что доходило до курьезного. Помню, я приехала на гастроли в Питер, а там висят афиши: «Во всех главных ролях — Интердевочка». Некоторые устно добавляли, что «Интердевочка, дочь Юрия Яковлева». Простите, но мне не нужно чужой славы, я понимаю, что Лена — прекрасная актриса, она снялась в ставшем невероятно популярном фильме. Но у меня — своя история и своя жизнь. Поэтому в какой-то момент (на дворе стояли 90-е и мне уже было под тридцать), я просто стала официально писать везде, что я — Алена Яковлева. Хотя в паспорте я по-прежнему Елена.

— Раздражала эта путаница?

— Меня не раздражает вообще ничего. Просто я не хотела чужой славы. К тому же просто утомляло, когда начинались эти выяснения: а кто из них дочка, а кто «интердевочка», а кто в «Современнике», кто — в театре Сатиры. Утомляло и добавляло ненужной энергии. Зачем это нужно? Гораздо проще сказать, что у меня своя история, отдельная. Сейчас уже никто не путает.

— Вам вообще свойственно на что-то раздражаться или вы — человек-дзен?

— Я раздражаюсь только на непрофессионализм. Раздражаюсь на хамство в профессии. На цинизм, халдейское наплевательское отношение — например, на опоздания на съемочную площадку на час-полтора. Особенно, если это делают молодые люди, не имеющие пока на то никаких оснований. Я сама — человек крайне пунктуальный, особенно что касается профессии, поэтому требую такого же от остальных.

— Какие-то страхи в профессии у вас есть?

— Что у меня не будет работы? Ну, я все равно что-нибудь придумаю. Я не из тех людей, которые сидят и ждут звонка, это точно не моя история. Сейчас я играю свои ведущие спектакли, но также у меня много проектов вне родных стен. Я выпустила «Пиковую даму» в Современном Театре Антрепризы, потом — «Дядюшкин сон» в театре Гоголя, который возглавил Антон Юрьевич Яковлев, мой брат. После я выпустила «Скамейку» в антрепризе с Сашей Самойленко. Потом у меня случилась роль в «Пигмалионе», это уже в театре Сатиры. Я, к слову, думала, стоит ли соглашаться. Роль небольшая — я играю маму Сережи Чонишвили, миссис Хиггинс, но она получилась симпатичной и где-то даже знаковой в этом спектакле. Словом, сидеть и говорить о том, что я не хочу играть эпизоды или, что роли не соответствуют моему уровню, — это не мой путь. Так можно просидеть до конца своей жизни. Единственно, я стала более избирательна в кино. Не хочу сниматься в том, в чем снималась уже тысячу раз. У меня было, наверное, ролей шестьдесят мам, я переросла этот материал. Мне уже, честно говоря, немножко скучновато такое играть. Хочется более качественного материала. Очень надеюсь, что его будут предлагать. Хотя, конечно, я понимаю, что кино — несколько иная история. Там большое значение имеет внешность, а внешность у меня, естественно, не молодой девицы. Диапазон возможных ролей сужается, и играть героинь придется вряд ли много.

— Раз уж вы заговорили про внешность. Скажите, вы, про которую всегдаговорят с приставкой «красивая», не боитесь играть смешных, а иногда даже уродливых?

— Я не боюсь играть никого. Достаточно посмотреть «Пиковую даму» Современного Театра Антрепризы. Я помню, как мне позвонил Альберт Могинов, продюсер театра, и говорит: «Хочу предложить тебе работу, только ты там не красавица». Я отвечаю: «Какое счастье!». Я действительно начинала с комических старух, и мне, наоборот, интересно их играть и сейчас. При моих сохранившихся внешних данных воплотить на сцене такой образ — это актерская удача. Я сама предложила Альберту играть в «Пиковой даме» в маске, прям такую старуху-старуху — страшную, в коляске. Они с режиссером сначала засомневались, но потом я убедила их в этом. И получилось достойно. Поэтому — нет, совершенно не боюсь таких ролей.

— Вы ведь как раз за «Пиковую даму» получили приз как исполнительница лучшей женской роли на фестивале в Благовещенске?

— Да, это был Фестиваль антреприз. Но еще мы получили премию за лучший спектакль и за лучшую режиссеру. То есть, это наш общий вклад.

— У вас в этом спектакле — отличные партнеры: Иван Стебунов, Макар Запорожский…

… И еще — Андрюша Фролов, Наташа Скоромохова и Аня Глаубэ. Хорошие партнеры, все очень творческие люди, все — абсолютно профессиональны. Очень ответственные, проходят текст — что я очень люблю, какие-то моменты проверяют. Они очень серьезно относятся к этому спектаклю, так что все призы мы получили не зря.

— Скажите, а для вас вообще важны все эти призы, награды?

— Безусловно. Это — признание заслуг. Раневская говорила, что все ордена, грамоты и звания — это похоронные принадлежности. В какой-то степени все так, наверное. Но при жизни это в любом случае важно. Это не материальное, а воплощение того, что твоя работа, игра — все не зря. Хотя, честно скажу, мне, как актеру, важнее оценка именно зрительская. Когда ко мне подходят и благодарят за какую-то конкретную роль, спектакль, фильм, а не просто: «Ой, я вас узнал». Но и награды для меня, безусловно, важны. Поэтому вот эта история нивелирования званий меня гневит, скажем так. Это когда люди, получившие в свое время звания и награды, сейчас говорят: «А зачем это вообще нужно?» Ну тогда вы бы от них отказались сразу, когда получали эти звания. Вы же тогда ничего не сказали, что за двойные стандарты? А так — вы получали все эти годы определенные дивиденды, а потом решили, что вам это не нужно. Вот это для меня непонятно.

— Вы ведь — Народная артистка России. Гордитесь эти званием?

Конечно. Я — патриот своей страны, я всегда была патриотом и всегда любила своего зрителя. У меня и семья такая, и папа такой был, и брат, поднимающий сейчас очень сложный театр — театр Гоголя и ставящий исключительно классику. Мне иногда говорят: «Вот, в Голливуде никаких званий нет!» Ну и что, мы же не в Голливуде. У них своя история, у нас — своя. У них много прекрасных вещей, но у нас по-другому. Поэтому я горжусь, да.

— Вы упомянули про своего отца. Скажите, а как он оценивал вас как актрису?

— Вы знаете, я не буду это обсуждать. Папы нет, и все, что думал он, пусть останется при нем.

— Но вы с ним обсуждали профессию? Он давал какие-то актерские советы?

— Нет, мы совсем это не обсуждали. Обычно мы много говорили про театр: я — про свой, он — про свой.

— Просто некоторые улавливают, что в каких-то актерских моментах вы очень похожи…

— Я помню, Ольга Александровна Аросева говорила: «Боже, ну как же ты иногда похожа на отца. А ведь ты с ним никогда не жила». Я действительно с ним никогда не жила, но какие-то проявления актерские на сцене, они присутствуют. И мне даже брат сейчас, побывав на «Пиковой даме», подтвердил это: «Боже, как ты похожа на отца!» Не внешне — я там старая, страшная, в маске, — а именно жестом, голосом, интонацией. То есть это больше природная история, чисто интуитивная.

— С вашей дочкой, актрисой Марией Козаковой, такая же история? Когда она на сцене, вы видите в ней какие-то свои черты?

— Да, конечно, мы похожи. Не внешне, а все теми же актерскими проявлениями. Естественно, та же генетика. Безусловно, никто специально не старается так сделать, но оно проявляется подсознательно.

— Скажите, воспитание в обычной семье и актерской как-то отличается?Принято считать, что когда родители — актеры, то это посиделки до утра, разговоры исключительно вокруг творчества…

— Да ничего подобного! Совершенно не обязательно! Может, когда мы были совсем молодыми и беззаботными, у нас было много свободного времени, то да, наверное. В первые годы моей работы в театре часто все после спектаклей ехали ко мне. У нас еще не было кино, было больше сил, но меньше возможностей, куда воплотить свои творческие порывы. Но потом жизнь очень сильно поменялась. В какой-то момент все завели семьи, у всех появились другие обязанности. Это не значит, что мы не общались, нет. Мы продолжали встречаться, что-то обсуждать. Но посиделок до утра уже не было. Многие стали сниматься в кино. А когда у тебя смена с 6—8 утра, то какие уж тут ночные гулянки. Так что Маша тот период посиделок не застала. Хотя, конечно, творчество незримо присутствует в любой актерской семье. Но если брать Машиного отца, Кирилла Козакова, то с ним она до 14 лет не общалась. Вообще. Он не появлялся принципиально, а с Машей стал общаться уже позже, когда она была в абсолютно сознательном возрасте. У меня был другой муж, отчим Маши, режиссер Кирилл Мазголевский, который снимал фильмы, занимался рекламой, много чего делал творчески. Поэтому Маша уже в три года снималась в фильме Кирилла «Искушение Дирка Богарда». Это был первый Машин актерский опыт, она там бегала в кадре еще совсем маленькая. Естественно, мы все это обсуждали дома, какие-то творческие моменты. И Маша так или иначе в этом выросла. Но все, что я ей транслировала и внушала с точки зрения каких-то основополагающих человеческих духовных и моральных ценностей — мне кажется, совершенно не зависит от того, актерская семья или нет. Например, в семье у моего брата Антона — абсолютный домострой и патриархат, он вообще очень структурированный человек. И богемная жизнь с творческим беспорядком и бессонными ночами — точно не про него. Да и Маша с Ваней тоже все это не любят.

— Уточню: Ваня — это актер и музыкант Иван Замотаев, за которого ваша дочь вышла замуж в 2020-ом году?

— Да. И они, Маша и Ваня, в этом смысле тоже не богемные люди. Хотя Ваня — очень творческий, но он больше всего любит писать музыку, может делать это сутками. Так что у них просто нет времени на посиделки. У Вани — огромная занятость, он ведь еще и спектакли играет у Надежды Георгиевны Бабкиной, у него 10 ролей в разных постановках, и музыку пишет к спектаклям-кинофильмам, и концерты дает, и мероприятия разные ведет. Да и у Маши все расписано по дням и часам: вот в конце февраля была премьера «Шаманки» на «Домашнем», где у нее главная роль. Также она только закончила четыре коротких метра. А еще и ребенку полтора года. К тому же Маша — жаворонок, она в семь часов вечера ложится спать. Ей вообще трудно спектакли играть.

— Они, получаются, только в работе, даже на общение с друзьями времени нет?

— Ну почему же, у них есть друзья. Например, я знаю, ребята дружат с Сашей Жигалкиным и Светой Антоновой, у них большая семья, большой дом, они очень любят собирать компании. И мои с наслаждением туда ездят.

— Ваша Маша — уже сама мама, летом 2022 года она родила дочь, которую назвали редким именем Иванна. Подскажите, как вам в роли бабушки?

— Обожаю эту мою роль. К сожалению, из-за нехватки времени я — бабушка приходящая. Прибегаю, дарю все подарки, быстро общаюсь и убегаю. Я в шутку себя называю «бабушкой Дед-Морозом»: пока меня хватает на такие скоротечные визиты и вручение подарков. Но каждую свободную минуту стараюсь заехать к ним. Думаю, когда внучка станет постарше, я уже буду ее забирать, общаться с ней более вдумчиво. Но это все еще впереди.

— Я вот тут с удивлением узнал, что мы, оказывается, с вами коллеги. Признайтесь, а зачем вам был нужен факультет журналистики МГУ, который вы закончили заочно?

— Закончила я его заочно, но поступала-то я на дневной. Ну что это значит: зачем вам был нужен факультет журналистики? На самом деле это было как раз вполне логичное решение. Я заканчивала школу в Германии, где мы жили с мамой и моим отчимом, журналистом-международником Николаем Ивановым. Мы созвали семейный совет, чтобы решить, куда мне поступать. Я-то уже тогда грезила об актерстве, читала сама себе стихи Есенина и записывала их на магнитофон. Но родители весьма скептически относились к моим актерским вожделениям. Как и все родители, они хотели для меня правильной, с их точки зрения, жизни. И им казалось, что это как раз журналистика. Я действительно — гуманитарий, учила английский, чуть-чуть знала немецкий, потом, уже поступив в университет, стала изучать испанский. Против журфака МГУ, честно говоря, я ничего против не имела, поскольку уже знала, что там есть студенческий театр МГУ. И, конечно, после поступления именно туда я первым делом и отправилась, потому что мысли об актерстве меня не покидали. Но поскольку я была правильной девушкой, то послушно училась на факультете журналистики. Сказать, что я как-то всерьез была включена в учебу, не могу. Я ведь была маленькой, всего 17 лет. А вся моя группа состояла из рабфаковцев, взрослых ребят, которые сознательно пришли в эту профессию. У меня же было все стихийно: поступила, честно училась, но без фанатизма. После первого курса мне еще было непонятно, насколько театр и кино — мое. После второго курса была Олимпиада 80-го года, я на ней работала переводчиком с испанским языком. И лишь к концу третьего курса я окончательно созрела, что все-таки нужно поступать в театральный. И поступила. А потом целый год училась на двух дневных отделениях сразу. Мне позже, к слову, пришлось возвращать стипендию, которую я получала на факультете журналистики. Потому что я мало того, что училась на двух дневных факультетах, так еще и получала две стипендии, а это — нарушение финансовой дисциплины. Ну а дальше учеба в театральном меня настолько захватила, что о журналистике уже не могло быть и речи. Вот там, в театральном, все было по-другому. Мы там пропадали сутками: с 8 утра до глубокой ночи мы занимались всем — этюдами, сценическим движением, фехтованием, пением и так далее. Поэтому там все было совсем иначе.

— Но диплом журналиста и полученные знания пригодились в жизни?

— Ничего просто так даром не проходит. Университетское образование мне в любом случае пригодилось — в том смысле, что это все-таки система знаний. Плюс — языки, к английскому в придачу я выучила там и испанский. Хотя иногда кажется, что я его забываю, но потом появляюсь в Испании и уже через неделю начинаю говорить. Могу даже почитать стихи на испанском. Я вообще Испанию очень люблю. Я вот даже к своему юбилею сделала танец фламенко — изучила, станцевала. Конечно, это не было выдающимся танцем, но тем не менее я свои гештальт закрыла. Еще журналистика помогает писать какие-то вещи. Я, например, сочиняю капустники. А вот сейчас собрала монолог из цитат и афоризмов Бернарда Шоу, с которым выступаю перед зрителями. Понятно, что в основном там все — от Шоу, но связки — мои. Так что в любом случае что-то я пишу. Ничего не прошло даром!