Анфиса Черных — откровенно о себе и о любви: «Раньше я платила даже за мужчин»

О том, как ушла из дома в пятнадцать лет, сидела в индийской тюрьме и платила за мужчин — в интервью Анфисы Черных для нашему сайту

Ее мощную энергетику ощущаешь и в жизни, и на экране. А ее красота — воинственная, как у тех амазонок, что спасали мир.

— Анфиса, ты капитан своей судьбы или считаешь, что есть некая предопределенность пути?

— Порой я чувствую себя капитаном, что я управляю своей жизнью. Но в те моменты, когда приходят такие мысли, я сильно огребаю (смеется), потому что я все-таки человек, а не владыка. И если внутренне замахиваешься на подобную роль, будь готов нести ответственность. Я ответственна за свое душевное состояние, но есть эмоции, которые мы контролировать не в силах. В жизни происходит несчетное количество ситуаций, которые нам неподвластны. Нужно это принять, стараться сохранять самообладание — что я и делаю путем изучения себя через тело, разум, эмоции. И пусть я, как и раньше, «мартышка с гранатой», сейчас я хотя бы понимаю, почему эту гранату беру. (Смеется.)

— Попав в свой первый фильм «Крыша», ты увидела какой-то знак, что кинематограф станет твоим будущим?

— Нет, я ничего не почувствовала. Мне было одиннадцать лет, и сняться в кино было по приколу. Никакого «звоночка судьбы» я не услышала, может, просто звук входящей смски. (Улыбается.) Для меня это был фан. Меня, ребенка, утвердили в большой проект. «Я что, звезда?» — так я думала тогда. (Смеется.)

— Ты пошла вместе с мамой на премьеру? Какие были тогда эмоции?

— Да, пошла вся семья. Но если честно, я даже не помню, как восприняла себя на экране. У меня тогда был период звездной болезни, я не ходила в школу, снималась в кино. Ощущала себя так, будто я бог Ярило. (Смеется.) Мне казалось, я какая-то особенная.

— Да, ты про это уже рассказывала. А что плохого в звездной болезни, на твой взгляд?

— Это плохо тем, что человек перекрывает себе путь к счастью. Любовь к себе и возвеличивание себя над другими — это немного разные вещи. Когда ты любишь себя и принимаешь, тебе хочется обнять весь мир, ты в открытой позиции к людям, легко можешь найти контакт с человеком не твоего социального статуса, другой расы. А звездная болезнь создает некую броню, и она играет плохую шутку, потому что в итоге оказываешься в изоляции. Мы все дети этого мира. У нас разные исходные точки, разные потенциалы — тут нельзя говорить о справедливости, каждый из нас проживает свою жизнь. Но почему, если ты миллиардер и едешь на «Бентли», ты считаешь себя лучше, чем дворник, который подметает дорогу? Я верю в реинкарнацию и считаю, что в следующей жизни ты так же будешь подметать дорогу этому дворнику. Есть такое понятие, как star power — звездная энергия, когда ты можешь зарядить ею других, вдохновить на новые свершения. Вот это по-настоящему круто! Но когда ты «звезда» в плохом смысле слова и истеришь по поводу того, что тебе принесли кофе не на том молоке, это делает тебя уязвимым. В такой позиции тебя очень легко уколоть.

— А у тебя с ростом популярности и гонораров не появлялось соблазна более высокого уровня жизни, больших материальных трат? Или стараешься жить аскетично?

— Меня очень вдохновляет аскеза. Я порой люблю уехать в такие места, где нет никакого сервиса, ношу простую, удобную, не брендовую одежду. Я понимаю, что есть моменты, когда выглядеть статусно необходимо. Я не могу прийти на премьеру в шлепанцах и шортах — это уважение к людям, мероприятию, ситуации, в которую я интегрируюсь. Но в целом я очень люблю комфорт, как я это понимаю. Охотно трачу деньги на здоровье, массажи, духовные практики, путешествия. Но я не куплю себе какую-то люксовую вещь просто для того, чтобы окружающие на меня посмотрели и сказали — как круто она выглядит, а мне в ней неудобно и тесно. Статус и большие гонорары — здорово, но я использую эти деньги в кайф для себя и других.

— Для других — что это значит? Есть друзья, которым ты помогаешь, оплачиваешь счета?

— Раньше я платила за всех своих друзей, даже парней. Но потом решила от этого отказаться — все-таки, на мой взгляд, неправильно, когда девушка закрывает материальные вопросы мужчин. А вообще я рада, что у меня есть возможность сделать что-то приятное для семьи, близких людей, улучшить их жизнь. С друзьями порой возникает ощущение, что это вообще наши общие деньги, общий бюджет. Один раз в ресторан приглашаешь ты, в следующий раз приглашают тебя. Все очень органично происходит. Но еще более ценно время и внимание, которое мы можем подарить друг другу в условиях наших жестких рабочих графиков. Это самый дорогой подарок, деньги — уже вторичное.

— Как тебя воспитывали в детстве? Получала ли ты все что хочешь, из какой ты семьи?

— Сейчас я могу сказать, что не жила в бедности, все необходимое у меня было. Меня правильно воспитывали — папа очень боялся, что я стану жертвой маркетинга и превращусь в шопоголика. И когда я говорила, что хочу новые кроссовки, он возражал: «У тебя же есть кроссовки. Зачем тебе еще одни? Аргументируй — и я куплю». А я в восемь лет даже не понимала значения этого слова «аргументируй», поэтому оставалась с одной парой кроссовок. (Смеется.) Излишеств не было, родители грамотно уводили меня от банального «хочу» в сторону анализа: а зачем мне это надо?

— Твои родители в разводе, казалось бы, при таком раскладе папа, наоборот, должен был компенсировать недостаток проведенного вместе времени подарками, как это часто происходит.

У нас было не так. Папа дал мне самое главное — при том, что мы не жили вместе, он проводил со мной много времени и очень серьезно разговаривал. Он никогда не говорил со мной так, будто я малявка, несмышленыш. Вел диалог на равных, не сюсюкал, может, потому, что папа вообще не умеет общаться с детьми.

— То есть ты не ощущала нехватки его внимания, советов?

— Советов как раз было много. Возможно, они не очень подходили мне в тот момент. Но зато я оценила их через несколько лет, оказавшись в патовой ситуации. (Смеется.) А почему в пятнадцать лет ты решила уйти из дома, начать самостоятельную жизнь? Я поняла, что к этому готова — и эмоционально, и физически. Хотя сейчас, глядя на детей своих знакомых, понимаю, что это было рановато. Что такое пятнадцать лет — это же еще ребенок! Можно было набить немало шишек, но жизнь меня уберегла.

— У тебя был источник дохода?

— Да, я уже снималась в кино, могла себя обеспечить.

— Неужели твоя мама не пыталась встать у порога, кричать: я не пущу тебя!

— Конечно, все это было. Сначала она не восприняла всерьез мой поступок: мол, вернешься через несколько дней. А когда я не вернулась, тут началась настоящая паника, но дело уже было сделано. (Смеется.) Опять же, люди разные, и для кого-то может быть губительно — так рано отпустить ребенка в свободное плавание. Он мог спиться, скуриться, стать наркоманом. Все это абсолютно точно могло произойти и со мной, но я по этому пути не пошла. Так что надо понимать, какой твой ребенок. Кому-то нужен гиперконтроль, а кому-то — свобода. И слава богу, что в этом свободном плавании я не утонула, ну или я сейчас с аквалангом. (Смеется.)

— Что для тебя оказалось самым сложным в налаживании этой взрослой жизни?

— Взаимодействие с людьми. Я рано начала работать, и у меня часто возникало ощущение, что я одна в этом мире (оно есть и сейчас, просто с годами видоизменилось). Лет с пятнадцати и до девятнадцати мне постоянно приходилось прыгать выше головы, потому что все люди вокруг меня были старше, умнее, опытнее — такие глыбы! Я практически не общалась со сверстниками. Те, кто окружал меня — знаменитые режиссеры, влиятельные продюсеры, мои уже состоявшиеся как актеры партнеры — казались мне чуть ли не полубогами. Они столько всего видели, пережили, у них огромный жизненный опыт, рядом с ними я ощущала себя каким-то муравьишкой. При этом мне приходилось, превозмогая себя, выстраивать диалог на равных.

— А бытовая сторона жизни не напрягала — надо что-то готовить, убирать, стирать?

— Многие в этом возрасте даже не знают, как стиральную машинку включить. Не могу сказать, что я суперхозяйка, потому что меня практически не бывает дома и живу я в основном на доставках. Если надо, конечно, могу сделать что-то простенькое: поджарить яичницу, настрогать салатик. Когда я была в отношениях, я старалась, пекла блины, которые подгорали. (Смеется.) Мне кажется, в XXI веке это уже не так важно, есть масса удобных сервисов. Я не хочу тратить пять часов на запекание мяса в духовке, лучше я использую это время по-другому. По крайней мере, сейчас так. Стиралку я включать умею. (Улыбается.) У меня бывают приступы аккуратности, и я начинаю раскладывать все по полочкам. И, на мой взгляд, это хорошая привычка. Собранность очень помогает, когда начинаешь жить в быстром ритме и постоянно передвигаться. У меня никогда не копится грязная посуда, непостиранные вещи — я все делаю сразу.

— Анфиса, а как ты восполняешь женскую энергию? Ты очень эффектная, но как мне кажется, совершенно не зациклена на внешности и не культивируешь свою красоту.

— Спасибо большое за комплимент. Наверное, все так и есть. Но то, чем мы являемся, — результат сложившихся обстоятельств, ситуаций, характера. И если посмотреть мой путь, он боевой, активный. Смешно — мы иногда выбираемся куда-то с подругами в ресторан, поужинать, и они говорят: «Анфиса, ну почему ты не можешь надеть каблуки, платье?» А я всегда внутренне готова ко всему. Если мне скажут: «Через час выезжаем на Килиманджаро», я в целом уже собрана. (Смеется.) Мне не надо смывать макияж и менять шпильки на кеды, я уже в них. И мне так удобно.

— А ты не думаешь, что это связано с внутренней незащищенностью и своим мальчишески-задиристым обликом ты транслируешь: «Только попробуйте обидеть, я за себя постоять умею!»

— Возможно. Я умею драться. Кстати, многие люди, с которыми мы теперь в хороших отношениях, признавались, что сначала меня побаивались. Почему-то многих тревожит мой взгляд, мой энергетический посыл. Вероятно, я так сформировалась, что транслирую окружающим: не влезайте, убьет! Но если уж они все-таки осмелились, то удивляются, какой я, оказывается, замечательный человек. (Смеется.) И да, я ощущаю себя более не защищенной на каблуках и в коротком платье. На меня и так обращено огромное количество взглядов, даже когда я в бесформенной толстовке и джинсах. И не скажу, что я от этого в восторге. А если уж я надеваю мини и вижу эти плотоядные, похотливые взгляды мужиков — так и хочется им хорошенько врезать! (Смеется.) Очень мало кто видит дальше, чем внешность.

— Ты мужчин выбираешь сама?

— По-разному. Иногда я выбирала, иногда меня. Но все равно в любом случае решение принимает женщина.

— Меня в одном из твоих интервью зацепила фраза: «Я обожаю разбивать сердца!».

— Боже, сколько мне тогда было лет! (Смеется.) Видимо, была юная, глупая, более веселая. «Обожаю разбивать сердца» — какой кошмар! Но что кошмар, если я так сказала, значит, на тот момент так и было. Сейчас я думаю, нет ничего хорошего в том, что разбиваются сердца. Осколки долетают и до тебя и могут ранить. Я не буду брать свои слова обратно, но на данный момент это не так.

— Ты тяжело восстанавливаешься после разрыва?

— Очень. Для меня это самое ужасное. Мне легче пережить боль физическую, легче еще раз выиграть «Последнего героя», чем переживать драмы в любовных отношениях, дружбе. Внутренняя, душевная боль — это ад. Но я никогда не падала на дно. Не лежала в депрессии с бутылкой водки, не плакала месяцами, не пускала жизнь под откос, отменяя съемки, проекты, пропуская самолеты. Если у меня происходят разрывы, я умею направить эту энергию (а она очень сильная) в продуктивное русло, стать лучшей версией себя. В любом случае я понимаю, что когда-нибудь боль уйдет, хотя в моменте порой и кажется, что это навсегда. А потом, оглядываясь назад, понимаю, что я молодец и время не было потрачено впустую.

— То есть ты умеешь жить на высокой скорости, не застревая на рефлексии: а почему он так поступил, а что я сделала не так?

— Конечно же, я анализирую много. Я порой хотела бы отказаться от этого анализа, потому что он для меня очень тяжелый. Но опять-таки, у медали две стороны — ведь это помогает узнавать себя. Анализировать надо именно себя, а не другого человека, потому что ты никогда не узнаешь, что у него в голове. Ты свою-то мотивацию порой понять не можешь. Мы постоянно думаем о том, как воспринимают нас другие. Это не имеет никакого значения. Важно то, что думаешь ты. И пытаться контролировать мысли другого человека — это опять же гордыня. Потом, как его мысли повлияют на твою жизнь? Никак. На нее повлияют его действия, но ты их увидишь. А что он думает, тебя не должно касаться. Залезть в чужую голову — то же самое, что читать переписку в чужом телефоне.

— Тебе удавалось сохранять личную территорию в отношениях? Вообще, насколько ты готова подвинуться в своих интересах?

— Личная территория есть всегда. Я настолько волк-одиночка, что мое пространство включает в себя не только пространство в физическом смысле, но мои желания, приоритеты, мое расписание — для меня это важно. Поэтому, если человек органично в это интегрируется, отношения сложатся. Если неорганично, ничего не выйдет. Все должно происходить без натиска, я считаю. Если мне настолько важен человек и я начинаю что-то подвигать и менять, то делаю это потому, что я так хочу. Для меня «надо» равно моему «хочу».

— Было так, что ради кого-то ты поворачивала жизнь на сто восемьдесят градусов, отказывалась от чего-то значимого?

— Конечно, да. Но опять же, как сейчас понимаю, я тоже делала это ради себя. Позиция жертвы — это маскировка, потому что так легче. И мы очень страдаем, что нашу жертву не ценят. Или когда человек начинает вести себя не так, как мы предполагали. Но если ты берешь на себя функцию владыки, допускай, что в этом сценарии есть и другие режиссеры. И возможно, чужая реплика прозвучит иначе, нежели ты ее прописывала.

— Кстати, про реплики. Не так давно читала твое интервью, и ты сказала, что до сих пор считаешь своей самой значимой работой «Географа», а ведь почти десять лет прошло с тех пор.

— Да, мне тогда было семнадцать. Случилось такое большое кино, а что меня должно настораживать?

— Но должно быть движение вверх, и сейчас ты могла бы перечислить, что помимо этой картины есть уже вот это, это и это.

— Конечно же, у меня много проектов, и кто-то считает их значимыми. Не так давно прошла премьера фильма «Хитровка» режиссера Карена Шахназарова, у него хороший рейтинг. «Последнего героя» я выиграла. Но все равно я считаю «Географа» самым знаковым событием в моей жизни. У кого-то такое кино случается на пике карьеры, у кого-то на закате, у меня это произошло в начале. Может, и не придет больше ничего, что с этим сравнится.

— У тебя есть актерские амбиции? Ты заточена на успех?

— А что такое успех? Я имею в виду внешнее признание: нашумевшие работы, награды, фестивали. Наверное, раньше я была сильно на это заточена, но сейчас пересмотрела свое отношение. Потому что, когда ты увенчан лаврами, но внутри ощущаешь себя несчастным, нет гармонии, ты не успешный человек. Настоящий успех — когда ты состоялся не только во внешнем мире, но и внутренне, для самого себя. Да, есть награды, но если ты не кайфуешь от работы, не чувствуешь магии на площадке — что в этом хорошего? Я знаю огромное количество таких людей. Мое понимание успеха — когда тебе с собой хорошо, ты получаешь удовольствие от того, что делаешь, и твою работу еще и оценили другие.

— Но ты видишь какое-то поступательное движение в своей профессиональной карьере?

— Конечно, я попадаю в разные обстоятельства, работаю с разными режиссерами, играю разные роли. Что-то удается лучше, что-то хуже. «Хитровка» была для меня очень интересна, потому что я давно хотела «взять время», сыграть в исторической картине. До этого по хронологии я попадала максимум в девяностые годы. Взять время для артиста — это совершенно другая пластика, интонация, ты иначе говоришь, двигаешься. У меня единственная женская роль, и я уже играла не девчонку, а молодую даму. Это выход в другую возрастную категорию.

— А ты в свои двадцать семь ощущаешь себя еще девчонкой?

— В чем-то я ощущаю себя сильно взрослее, такой старой, мудрой бабкой, которая сидит на горе и, взирая сверху на мир, думает: сколько же суеты! (Смеется.) Но в чем-то я гораздо дурее, чем когда-либо. Потому что, чем больше ты знаешь, тем труднее расфасовать эти знания.

— В свое время ты лихо отринула профессиональное актерское образование. А сейчас чувствуешь, что не хватает теоретической базы? Где ты учишься, у кого?

— Да, я действительно не окончила ГИТИС. Но ни разу об этом не пожалела. И у меня нет ощущения, что мне чего-то не хватает, потому что я начала самообразовываться — это происходит путем расширения кругозора, наблюдения за жизнью, большого количества поступающей информации: книги, фильмы, путешествия, встречи с огромным количеством людей.

— Кстати, что сейчас происходит с программой «Орел и решка»?

— Теперь программа называется «Пробный переезд». Мы переформатировали концепцию и ездим с моим соведущим Антоном Зайцевым по России. До этого я и страну толком не знала. И это очень яркие впечатления. Территория у нас огромная! В этом сезоне мы отправимся на Южный Сахалин, туда лететь пятнадцать часов. И ладно еще расстояния, Россия настолько разная в плане менталитета, обычаев, культуры — это совершенно разные миры. Якутия — один мир, Калмыкия — совсем другой.

— Ты привозишь сувениры из поездок?

— Нет, иначе бы пришлось выделять под них квартиру. Я каждые три дня в новом городе. Есть всего несколько знаковых для меня вещей, амулетов.

— С чем была связана твоя первая поездка в Индию?

— Ни с чем, просто купила билет и полетела. Обожаю Индию, это удивительная земля. Кому- то она может не понравиться. Там грязно, это правда, но то, какие мысли приходят там в голову, то, как начинаешь ощущать жизнь, — у меня случались потрясающие инсайты. Индия очень сильно на меня повлияла, это моя вторая родина, можно сказать.

— Там были какие-то интересные встречи?

— Да, я там в тюрьме посидела. Так получилось, что у меня оказалась просрочена виза, а я не заметила. Два дня я провела в изоляторе, потом меня месяц не выпускали из страны, потом выпустили — и еще полгода я была в черном списке. Индия — это всегда интересные встречи или, наоборот, их отсутствие. Если ты не готов выйти из зоны комфорта, отказаться от внешнего удобства, конечно, не стоит отправляться туда. Но если гармония внутри, ты можешь ехать в поезде у параши, рядом с тараканами — и ощущать себя прекрасно!

— Йога, тренинги, медитации, коучи — этого так много сейчас, что уже набило оскомину. К тебе это пришло до того, как превратилось в тренд?

— Да, у меня появился мой первый учитель, когда мне было лет семнадцать. Он был абсолютно немедийным человеком. Медитации помогают мне находить себя. Многие поражаются, учитывая мою скорость и динамику, как я вообще могу заниматься йогой? А я это просто обожаю. Это какая-то сокровенная часть меня. Как думаешь, кем ты будешь в следующей жизни? Человеком. А предположить, какую буду нести миссию, — это замахнуться на глобальное. Эту бы не провалить. (Улыбается.)