Нина Шацкая: «Я никогда не хотела выйти замуж за статус»

Певица призналась, что ее брак с главным редактором «Московского комсомольца» Павлом Гусевым вызывает у людей зависть

Самобытная, яркая, оригинальная — такие эпитеты можно слышать в адрес Нины Шацкой. Непростым был ее путь на эстраду, но, что самое интересное, счастливый брак с Павлом Гусевым добавил сложностей карьере.

— Нина, что происходит сейчас в вашей творческой жизни? Знаю, недавно у вас был концерт…

— И был, и будет. Пятнадцатого декабря в Малом зале Кремлевского дворца пройдет мой сольный концерт с симфоническим оркестром. Это для меня большое событие, которого я с трепетом жду. Из репертуара будет все самое любимое зрителем: такая солидная площадка — не хочется экспериментов.

— Вы все еще волнуетесь, когда выходите на сцену?

— Я волнуюсь, когда есть какие-то изменения в программе, новые песни — как их воспримет аудитория? Если программа уже накатана, ощущаю скорее азарт, нежели волнение. Вообще, артисты делятся на тех, у кого перед выступлением мандраж, и на тех, у кого кураж. Вот я ко второй категории отношусь. (Улыбается.)

— Есть ли у вас какие-то ритуалы, которые надо обязательно проделать?

— Как ни странно, нет, хотя я знаю, что многие артисты суеверны. Я не верю в приметы — меня черная кошка не напугает. (Улыбается.) Но я верю в предопределенность судьбы, в то, что наш путь предначертан, хотя всегда есть варианты выбора и мы можем свернуть не на свою дорогу.

— Вы довольны тем, как складывается ваша профессиональная судьба?

— Совсем недавно я нашла старое видео, и оно имеет ошеломительный успех в соцсетях, — это мой выход в полуфинал «Ялта−91». Но тогда я на конкурс не поехала и до сих пор не знаю, правильно ли поступила. На тот момент у меня было три заманчивых предложения. В Сочи проводилось шоу «Королева», которое организовал Иосиф Давыдович Кобзон, и он так и не мог понять, почему я отказалась принять участие. Но разорваться было невозможно. Я тогда пела в «Интуристе» на Тверской и наш коллектив выезжал на гастроли в Италию. Я боялась отказаться, ведь это моя работа, мой хлеб. Кроме того, я никогда не была в Италии и невероятно хотела попасть в эту страну.

— И выбрали Италию?

— Да, отказавшись от сотрудничества с Игорем Крутым, который тогда был невероятно популярен, и не поехав к Иосифу Давыдовичу Кобзону в Сочи. Может, это было моей ошибкой и карьера сложилась бы иначе, кто знает.

— А почему вы все-таки так поступили?

— Я понимала, что у меня нет выигрышной песни — и, пожалуй, это было главной причиной, почему я не поехала тогда на конкурс. Я казалась самой себе несовершенной. Спустя годы, когда я пришла в шоу «Голос» в пятьдесят один год, у меня было чувство, что мне не нужна победа. А в 91-м году я думала, что, если не займу первое место, даже нет смысла ввязываться в эту историю. Настолько у меня была высокая планка. Как всякой молодой девушке, мне хотелось заниматься современной музыкой. И до того, как я вспомнила об этом видео, мне казалось, я не была к подобной музыке готова, не умела ее исполнять. Сейчас понимаю, что относилась к себе слишком критично: у меня сильный голос, я прекрасно двигалась на сцене (поскольку я училась в вокальной студии мюзик-холла, нас учили танцевать). Так что моя заниженная самооценка сыграла здесь плохую роль. Если б я была влюблена в себя так, как некоторые артистки, это бы пошло моей карьере на пользу. (Улыбается.)

— Наверное, это потому, что перед глазами был такой пример — папа, талантливый артист, дирижер джазового оркестра «Радуга».

— Он, кстати, и говорил мне, что я не умею правильно петь синкопы. Именно он написал мне песню к ялтинскому конкурсу, мы выбрали стиль диско-латино. Папа сердился, требовал, чтобы я пела четко, соблюдая все музыкальные ритмические рисунки, считал меня «сырой». Но оглядываясь назад, я понимаю, что в то время так пели единицы, ну Мурат Насыров мог вытянуть, а больше и не было таких артистов.

— Сейчас благодаря психологам мы знаем, как важно, чтобы родители поддерживали ребенка…

— Папа меня поддерживал, но он не занимался моей карьерой. Он считал, что в музыке не может быть протекции, артист всего должен добиваться сам. Я говорила: «Папа, смотри, какие сейчас времена, без денег никуда не пробьешься». А он отвечал: «Научись делать что-то так, как никто другой не может, и люди к тебе придут». В принципе, так и получилось, просто на это ушло очень много времени.

— Он успел увидеть ваш успех?

— Да, не такой, как бы мне хотелось, но я услышала от него похвалу. Папа всегда был не очень мною доволен, и не только исполнением, — он очень переживал, когда я начинала поправляться. Я была склонна к полноте и всегда боролась с лишним весом. Он внушал, что артист должен обладать комплексом достоинств и, если одного из них нет, ты уже не звезда. Подходил, брал меня за бицепс и выносил вердикт: «Пора худеть» или «Хорошо». Он ушел из жизни двадцать седьмого сентября, а в августе приехал ко мне домой, и я стала показывать ему песню. Он говорил, что, если я хочу петь джаз, в моем репертуаре обязательно должна быть баллада Джорджа Гершвина «Любимый мой». У меня уже были записаны аранжировки, сыгранные симфоническим оркестром, и когда он вошел, я репетировала. Услышав, как я пою, он подошел ко мне и сказал: «Ты стала такой, какой я хотел тебя видеть». У него были слезы на глазах… Для меня было очень важно и ценно, что он успел сказать мне эти слова.

Вообще, вся эта история с отцом, его уходом мистическая. Он пел на всех моих концертах, закрывая их. Я начинала O sole mio, он выходил на сцену (а у него был изумительный тенор), и зал взрывался, люди аплодировали стоя. Но когда я готовилась к первому сольному концерту в Концертном зале имени Чайковского, я сказала маме, что мне хотелось бы провести его одной, увидеть, как меня воспринимает публика. Мама в ответ засмеялась: «Только не говори отцу! Он это не переживет, ведь он мечтает выступить на этой сцене». А папа привык, что мы работаем вместе, он с таким восторгом ждал этого концерта! Мы арендовали зал, но не было никакой рекламы. А что такое концерт без рекламы? И папа поехал в Рыбинск к своим друзьям в надежде, что они смогут помочь напечатать буклеты — тогда там был такой завод Полиграфмашин. Друзья проводили концерт, в котором папа принял участие, он вышел на сцену, исполнил песню и замертво упал за кулисами. Инфаркт. У меня даже есть рассказ об этом — в тот роковой день я очень плохо себя чувствовала, испытывала состояние тревоги и тоски, сильно болела голова. Поехала к подруге, и она пригласила меня на концерт ансамбля Игоря Моисеева, как раз в том самом зале имени Чайковского! Я очень люблю его — он как чаша, наполненная мощной энергией. И вот люди в восторге рукоплескали музыкантам, а мне было дурно, я не могла дышать, меня бил озноб. И уже когда мы с подругой выходили на улицу, раздался телефонный звонок, и папин товарищ сказал мне, что его больше нет. Это было за сорок дней до моего сольного концерта. Папа дал мне все, что мог.

— Как вы себя ощущали тогда? Когда уходит не только любимый и близкий человек, но тот, кто играл такую важную роль в вашей жизни, это страшно и больно вдвойне.

— У нас были разные отношения в разные периоды жизни. Я принимала его уроки, но, как выражался сам папа, была очень упертой. Сейчас многие говорят, что артистизм, драматичность — одни из моих достоинств как артистки, я создаю на сцене образ; а отец говорил, что это лишнее и певец выходит на сцену, только чтобы петь. И на этой почве у нас случались серьезные разногласия. Он часто сопровождал меня на светские мероприятия, выглядел изумительно: статный, элегантный, красивый — люди даже порой не понимали, что мы отец и дочь. Думали, он мой продюсер. А на самом деле я впахивала, как раб на галерах, утром вставала и шла на телевидение в Останкино, на радио, обходила рестораны, театры — искала работу. Моя карьера зависела только от меня, не от отца. Когда он ушел, многие, выражая слова соболезнования, спрашивали: «Нина, как ты теперь будешь жить?» А я понимала, что проблема вообще не в этом, а в том, что у меня исчезла система координат, потому что у отца был фантастический вкус в музыке и невероятно высокая планка по отношению к работе. Недавно у меня был концерт в Рыбинске на базе оркестра, который папа создал шестьдесят лет назад. Там еще работают несколько музыкантов из первого состава. Оркестр сейчас возглавляет папин ученик Олег Громов, и он не только сумел сохранить традиции и культуру звука, но и добавил ему симфоническое звучание. Когда я привожу этот оркестр в Москву, звукорежиссеры в Доме музыки ему рукоплещут. После ухода папы главной пыткой и мукой для меня было найти свою систему координат.

— Но вы ее нашли?

— Да.

— Нина, откуда у вас такой интерес к поэзии Серебряного века? Это связано еще с семейной историей? Ведь ваша бабушка была знакома с Анной Ахматовой…

— Моя мама говорила, что сталкивалась с Анной Андреевной. Она жила в Угличе тогда, приезжала к бабушкиной сестре в Москву. Та была замужем за богословом Анатолием Жураковским. Тогда церковь была отделена от государства и вокруг ярких религиозных лидеров собирались коммуны, они назывались сестричеством. Службы могли проводиться где-то в квартире, и Ахматова была вхожа в этот круг. Но то был период, когда не жаловали диссидентов, а мама была абсолютным продуктом советской эпохи, занималась во дворце культуры просветительской работой — очень светлый человек, без какого-либо двойного дна. А вот когда я уже училась в Ленинграде, познакомилась с композитором Златой Раздолиной. Она ленинградка, очень любила поэзию Анны Андреевны и предложила мне спеть «Реквием», который меня совершенно потряс и заворожил. Все мы состоим из цифр: фото цифровое, музыка записывается в цифре. Мне кажется, хит — это тоже некий цифровой код, который попадает в каждого человека, и Злата его нашла. До сих пор на моих концертах люди всегда выделяют романсы на стихи Ахматовой. Мне кажется, когда я их пою, становлюсь проводником какой-то светлой энергии. А потом уже Оля Кабо предложила делать спектакль, посвященный Марине Цветаевой. Эти две женщины прожили такую яркую, эмоционально насыщенную жизнь, столько пережили, что их история не может не трогать.

— Ваш союз с Ольгой Кабо — вдохновляющий пример, что женская дружба возможна. Неужели на протяжении этих лет вы ни разу не поссорились, не поругались?

— Мы не ссорились, были легкие творческие разногласия. В наших спектаклях я отвечаю за музыкальную часть, а Оля — за поэтическую. В отличие от меня она очень дипломатична и всегда корректно разруливает спорные ситуации. Когда мы только начали работать вместе, популярность актрисы Ольги Кабо была несравнима с моей. Стоило нам где-то появиться, к ней бросались поклонники за автографом. Организаторы концертов всегда старались поднять ей класс перелета или отеля, но она никогда этим не пользовалась. Наоборот, настаивала, чтобы у нас все было одинаковое: «Если вы хотите создать комфорт, то и для Нины тоже». Она редкий, уникальный человек.

— Нина, а брак с главным редактором «Московского комсомольца» Павлом Николаевичем Гусевым добавил вам какие-то бонусы?

— Он добавил сложностей — никуда не денешься от людской зависти. С Павлом у нас договоренность: если я хочу заниматься своей профессией, то ей занимаюсь я, а не он. Он не мой продюсер, а людям кажется, будто это он двигает мою карьеру.

— Сначала считали, что за вами стоит отец, теперь — муж…

— Да, и для меня эта ситуация очень болезненна, потому что свою карьеру к моменту нашего знакомства я сделала сама, была уже состоявшейся артисткой. То, что муж главный редактор «Московского комсомольца» и общественный деятель, дает определенный статус, и многие воспринимают наш брак с этой точки зрения. Для меня же семья — это в первую очередь эмоциональная, душевная близость.

— Главное, вам удается сохранять свою самобытность и не подстраиваться под чьи-то ожидания.

— Конечно, хотя иногда смешно и досадно читать какие-то комментарии, что, мол, я вышла замуж за статус. Нет. Никогда я не стремилась к этому. В Павле Николаевиче меня в первую очередь привлекла невероятная, мощная энергетическая сила, которая заряжает людей.

— Вы рассказывали, что очень разные. За то время, что вы вместе, произошло какое-то сближение ваших миров, вкусов?

— Мы не так долго живем вместе — пять лет, но, по раздельности выйдя утром из дома и встретившись вечером, мы обнаружим, что одеты в одной цветовой гамме. Это удивительно, и, мне кажется, такие вещи говорят о том, что мы на одной волне. В браке очень важно друг друга слышать и понимать. И, на мой взгляд, мы с мужем находимся в едином энергетическом поле. Более того, есть ощущение, что мы прожили вместе долгую жизнь.

— Вам удалось заразить его своей страстью к путешествиям?

— Он сам кого хочешь ею заразит, его послужной список гораздо больше, чем мой. (Улыбается.) Просто цель поездок была другой: Павел любит играть в гольф и охотиться, а меня интересовала культура, быт разных народов. И когда мы начали ездить вдвоем, мужу очень понравился такой формат.

— А почему вы так любите Африку?

— Мне нравятся регионы, где цивилизация еще не захватила человека и можно переместиться в другое измерение, другое время. Это не только Африка. Мне, например, посчастливилось побывать в удивительном месте — Ваханском коридоре в Афганистане; люди там живут в саманных домах и жнут серпами. Что еще мне нравится в таких местах — человеческая естественность и искренность. Там на тебя смотрят и сразу все понимают — с каким интересом ты приехала. И ты получаешь то, чего стоишь. Просто снимать природу мне скучно, люди — это совсем другая энергия. Я влюбляюсь в эти лица. Хотя и в животных я иногда вижу что-то человеческое. Вот, например, этот лисенок (показывает снимок), как он сморит в объектив, с каким выражением! Прямо человечий, осмысленный взгляд. Мне кажется, я даже понимаю, о чем он думает.

— Вы к какому животному по характеру ближе?

— Мне кажется, я кошка, которая гуляет сама по себе. Хотя мой отец говорил, что я большая добрая собака. (Смеется.)

— Павел Николаевич сказал в интервью, что «Нина прошла долгую, по большей части одинокую жизнь, но она создана для семьи». А вы с этим согласны? Было сложно перестроиться и ощущать себя частью союза, единого целого?

— На самом деле у меня большая семья. Родители, старший брат, которого я боготворю, бабушка. Мы долго жили вместе. Потом я переехала в Ленинград, но часто их навещала. У брата трое детей — я обожаю своих племянников! И мама всегда подчеркивала, что я часть семьи, никогда я не ощущала себя одинокой. Я даже могу сказать, что это Павел Николаевич вошел в нашу семью. Новый год мы отмечаем в Москве, но в гости приезжают моя мама и брат. Могу сказать, сейчас он один из самых близких друзей моего мужа.

— А чем брат занимается?

— Он бизнесмен, живет в Ярославле, к СМИ не имеет отношения. Но у нас действительно огромная семья: на праздники мы собираемся вместе — и мои родные, и дети Павла. Я не была одинокой, я просто не была до этого замужем. Да, порой мне не хватает личного пространства, уединения. Но так было всегда, с самого детства: мне нравилось играть, гулять в одиночестве. Это, скорее, отличительная черта характера, а не следствие образа жизни. И порой я у Павла Николаевича отпрашиваюсь, уезжаю куда-нибудь посмотреть страну, мир. Стараюсь совмещать поездки с гастролями — у меня есть возможность походить и подышать одной.

— Нина, а как строились ваши отношения с детьми Павла Николаевича, были ли у вас опасения на этот счет? Старший, Алексей, совсем взрослый мужчина…

— Страха не было, я об этом вообще не думала. С Лешей у нас сразу возникло полное взаимопонимание, он замечательный. Я очень люблю Ксению — она невероятная, цельная, талантливая, пошла по стопам отца, работает телеведущей. Первые полтора года, когда Павел Николаевич расстался с супругой, Ксения жила с нами, она как раз заканчивала университет. Я видела, как она растет. Мне кажется, мы смогли подружиться. Яся немного другая по складу характера, она талантлива в своей выбранной сфере — занимается архитектурой. И еще будучи студенткой, получает достойные предложения по работе. Младшая, Саша, тоже легко пошла на контакт.

— В чем вы видите плюсы союза зрелых людей?

— В жизненном опыте — мы уже знаем, в какую воду не стоит вступать. Любую сложную ситуацию можно обговорить, хотя Павел Николаевич и не любит таких разговоров; а я люблю. (Улыбается.) Я считаю, что конфликт надо выговаривать, пока он не превратился в затяжной. Мои друзья считают, что я мудрая (улыбается), не знаю. Я Телец по гороскопу и не умею выстраивать сложные конструкции, не умею врать. К тому же Павла Николаевича невозможно обмануть, у него чутье на фальшь.

— У вас есть потребность делиться с ним проблемами, переживаниями?

— У него огромный опыт руководителя: он мгновенно считывает серьезность ситуации и сразу подключается, если нужно. Но вообще я пытаюсь решить все сама. Помимо того, что я Телец, я еще и родилась в год Лошади — гужевой транспорт, все везу на себе. Не хочу показывать, что где-то просчиталась, хочется всегда быть на высоте. Но уже устаю от этого.

— Есть ли у вас женские слабости?

— Я люблю всякие массажи, до замужества часто ездила в Индию, выполняла аюрведические практики. А сейчас так много гастролей, если еще и в Индию ездить, на общение с мужем времени совсем не останется.

— Довлеет ли еще над вами планка, заданная папой: не поправляться, всегда быть в форме?

— Да, это одна из моих самых больших фобий. Дело даже не в планке, мне физически становится некомфортно, когда я перехожу определенный вес. Мне тяжело дышать, петь, жить. И папа мне говорил: «До семидесяти килограммов ты фея, которая может открыть ногой любую дверь, а после семидесяти — просто интересная женщина». Так и есть.