Николай Шрайбер: «Кто не знает моего хрупкого ангелочка, может и нарваться»

В эксклюзивном интервью Woman Hit актер рассказал, как строятся семейные отношения с коллегой, почему он предпочел деревянную избу в Твери жизни в столице и о том, как пилотировал кукурузник.

Николай Шрайбер — актер, опровергающий многие стереотипы. Во-первых, что обучившись специальности не в московском театральном вузе и живя в провинции, нельзя обрести популярность. А также, что долго будучи на вторых ролях, нереально однажды получить главную. По крайней мере, накануне Нового года вышла как раз такая премьера.

— Николай, на онлайн-кинотеатре START с недавних пор идет комедийный сериал «Куплю актрису». И если каждый проект дарит актеру что-то новое, то в этом вы испробовали на себе экстрим воздушного пилотажа. Ваш отец был пилотом гражданской авиации, и это весьма символично…

— Конечно, я это тоже связал, когда получил в руки сценарий. У меня всегда была любовь к полетам, и мир летчиков — он настолько отдельный! Пилоты точно так считают. По мне, так они вполне обыкновенные, но при этом совершенно замечательные. Нам удалось познакомиться с удивительным человеком, профессионалом своего дела, который подробно рассказывал про самолеты, обращал внимание на какие-то детали. Представьте, я сам завел «кукурузник»! Минут двадцать я его мучил, пока все получилось, и мы взлетели. Эмоции захлестывали, особенно, когда понимал, что у меня автомобиль, на котором я езжу по земле, весит полторы тонны, а тут самолет — спортивный Як−52, в котором взмываешь в небо, всего семьсот килограмм. Я вешу сто пятнадцать — одну седьмую часть этой машины. Самолет маленький, аккуратный, легкий, я в него залезал с ощущением, что сейчас обязательно что-тот сломаю, пробью ногой пол, например. Вообще, забавно, в такой крохотной конструкции находиться в воздухе. Мы снимали внутри на камеру GoPro, которая была закреплена на панели приборов, но не знаю, вошли ли эти кадры в окончательный монтаж. Естественно, я не рулил, это было доверено пилоту, которого я закрывал от камеры своими широкими плечами. Но я тоже там на высоте работал, и мы играли нашу сцену с моей партнершей — Анной Антоновой.

— Ваш герой, бывший летчик, который теперь живет в комнате в общаге, работает охранником в телецентре и безнадежно влюблен в стервозную кинодиву. Наконец, главная роль. Хотя вы всегда повторяли, что вам органично быть ведомым, играть друга главного героя. Сейчас другая форма ответственности?

— Получается, что так. Доигрался. Надо посмотреть на это со стороны. Внутренние ощущения совершенно иные, безусловно. Появляется ответственность за весь проект. Такого у меня никогда не было. Когда учился в Ярославском театральном институте, наши мастера всегда делали упор именно на коллективное творчество, которое способно создать гораздо более впечатляющие вещи, нежели игра одного человека. И этот закон неизменно подтверждался и в Российском театре драмы имени Ф. Волкова, где я служил пятнадцать лет. Я бы в этом смысле провел параллель с какими-то магическими ритуалами — чем больше колдунов, тем сильнее будет заклятие. И, понимаете, когда ты играешь роль второго плана, ты словно в чужом заклятии, и вроде как не отвечаешь за общее колдовство, а когда выходишь на первый план — это уже совсем другая история. Тебя волнует даже атмосфера на площадке. Ты уже не можешь себе позволить покапризничать, возникает стойкое чувство, что помимо основной задачи- воплощать характер героя, ты должен соответствовать, являться лицом процесса.

— Чем вас привлекла эта тема, или, возможно, персонаж?

— Знаете, я долго работал в театре, и у нас было не принято размышлять, нравится или нет предложенный тебе герой. Современные артисты быстро дают оценку материалу, но я не пользуюсь подобными критериями. Мне понравится все — меня учили так. А дальше уже надо разбираться. Первоначально может возникнуть лишь интерес как к очередной работе.

— Послушайте, но случается же полное совпадение с натурой героя!

— Разумеется, и чаще всего такие пробы ты не проходишь, как ни странно. То есть, чем больше включаешься на уровне материала, чем больше приносишь на первые пробы огня, сердца, тем почему-то больший процент того, что тебя отсеют. Не знаю, почему так выходит, но это факт. А почему согласился участвовать в проекте «Куплю актрису», скажу. Я увидел хороший сценарий, с редкой человеческой историей, и, кроме того, режиссер сериала Илья Силаев, с которым я уже работал. Меня подкупает его подход к кино — он пытается найти свой язык. И это редкость в нашей индустрии, где довлеют кратчайшие сроки, ограничивающие свободу художника. В день же требуется выдать определенное количество снятых минут. И Илюха, даже уже скорее Илья Сергеевич, умудряется даже в этих сложных условиях современного русского кино находить некий художественный подход, и это дорогого стоит.

— Читала, что вы в свободное время предпочитаете смотреть голливудские триллеры, фантастику, это правда?

Мы же с женой оба актеры, поэтому настоящие киноманы — смотрим все подряд, еще друзей приглашаем, а потом обсуждаем. Одинаково любим как очаровываться кино, так и разочаровываться. Любим и русское кино, и скандинавское, и американское, чуть меньше европейское, поскольку оно на наш взгляд, несколько тусклое.

— Вы упомянули Волковский театр, жаль, что обстоятельства вынудили вас оттуда уволиться. Сегодня бы многие покупали туда билеты именно на спектакли с вами и вы бы делали кассу, что называется. А как вам без подмостков?

— Театр меняется в последние годы. Мне очень не хватает сцены, но я не стремлюсь попасть в театр как в структуру. Театр становится директорским, коммерческим, и мы постепенно уходим от того, для чего это все придумывалось. Нельзя сказать, что я совсем закрыл для себя эту страницу, но пока прикрыл. В данный момент, думаю, меня как воспитанника старой классической школы, будет трудно заманить в современный театр. Сейчас же нередко сляпают что-нибудь за месяц, и едут с гастролями по городам и весям. И таким отношением грешат не только антрепризные, но и репертуарные театры. Это плохо, слишком уж поверхностно. Кроме того, находясь в труппе, надо подстраиваться под людей, под репертуар… Одним словом, все бросить, и заниматься только им. У меня уже такой период в прошлом.

— И славу, надо заметить, вам принесло кино.

— Честно, не стремился к медийности — просто работал, зарабатывал, и все. Я не виноват, что стал узнаваемым. В кино свои нюансы — другой способ существования. Камера тебя видит в состоянии сорок сантиметров — метр, а в театре публика в тысячу человек воспринимает тебя целиком. По сути, это новая профессия на базе старой. Здорово, что они похожи. Но осваивать новую пришлось также упорно. Повезло, что я попал в струю, когда много проектов стало сниматься не только для каналов, но и для платформ, и оказались востребованы простые работники, знающие толк. Потом выпал счастливый билет с «Аритмией» Бориса Хлебникова, и так все пошло…

— В своих интервью вы советуете молодым коллегам примелькаться в мире кино, говорите, что не зазорно ходить, звонить, напоминать о себе. То есть, не сидеть дома, надеясь на чудо.

— Да, нужно создать себе репутацию. И если в театре она воздействует лишь на определенный круг людей, то в кино работает практически со всеми причастными — начиная от гримеров и заканчивая продюсерами. И, несомненно, надо не пропадать из вида, откликаться на все предложения — если звонят, не отказываться, а идти на пробы. Не зазнаваться, а работать с тем, что предлагают. А когда сидишь без проектов, то можно позвонить, поболтать, у людей на пару дней сохранится память о разговоре с вами, и, бывает, это тоже приносит удачу. Идеальный вариант, когда ты в коридоре киностудии сталкиваешься с продюсером, который думает над кастингом, видит тебя — и его осеняет, все-таки редкость. Но это только моя позиция. Кому-то не свойственна такая активность, и он имеет на это право. В этой профессии каждый идет своим путем, и я не стану навязывать свое мнение. Я лишь ориентируюсь на своих учителей, которые не раз повторяли нам, студентам, чтобы мы не отсиживались, а выходили и пробовали. Пускай даже этюд будет не очень, с ошибками, главное, что ты делаешь шаг.

— Вы довольно рано нащупали свою дорогу, раз еще подростком учились в театральном классе, затем поступили в профильный колледж…

— В школе я пошел по наиболее легкому пути, как мне казалось. Среди вариантов: экономический, музыкальный, хореографический и театральный класс, выбрал последнее — поставил галочку. Действовал неосознанно, мне было важно, чтобы там особенно ничему не учиться — не осваивать инструмент, не танцевать, не петь, не вникать в математику. То есть особых воспоминаний об этом эпохальном событии не осталось, так что и романтизировать нечего. А вот как мне по башке снежком попали — помню.

— Будучи ребенком, вы увлекались спортом?

— Очень долго ходил на плавание и еще много играл с ребятами в баскетбол. Все перемены и вечера были заняты им. Но такой настоящей спортивной секции, с серьезными тренерами, которая дисциплинирует, прививает мужские качества, к сожалению, не случилось в моей жизни. Тогда были времена, когда в спорте выживали лишь боевые искусства, а я человек не агрессивный.

— Драки, значит, не ваша стихия…

— Абсолютно нет. У меня за это жена отвечает (улыбается). Я ненавижу конфликтные ситуации, а она их как-то уважает.

— Так и не скажешь: она женственная, белокурая… Прямо контраст!

— Мне это и нравится. Кто не знает моего хрупкого ангелочка, могут и нарваться (улыбается). Знаете, как в анекдоде: «Какая у тебя интересная девочка. Где ты ее нашел? На вокзале, в фонтане дралась». В нашем случае это не так буквально, но Юлю таковой вылепила жизнь. Внутри она нежный цветочек, и ей всегда хотелось такой и оставаться, но реальность показала, что таких затаптывают, и она вынуждена была стать бойцом.

— По-моему, весело, когда под одной крышей живут два актера…

— Да, с Юлей мне никогда не скучно. Но у такого союза есть не только плюсы, но и минусы. Вы представьте: в одном пространстве два человека с расшатанной психикой. Это создает определенные трудности в общении. Поссориться можно за пять секунд. Точно, я засекал. И несмотря на то, что я вроде спокойный, Юлька умеет что-то во мне сковырнуть. Хотя, это тоже неплохо (улыбается). Вообще, все пять лет мы живем душа в душу.

— У вас подрастает двенадцатилетний сын от первого брака, какие способности уже у него замечаете?

— Яков — обычный мальчик. Поверьте, в этом возрасте он, как и я, еще не способен выбирать. Социум диктует ему правила игры, он приспосабливается, пытается найти свое место. А кем он будет в дальнейшем — выяснится позже. Наше поколение мечтало вырасти, и стать космонавтами, а нынешнее видит себя нефтянщиками.

— У вас есть тату — Дон Кихот, рисунок Пикассо. Вероятно, не случайно. С какими ветряными мельницами сражаетесь?

— Уже ни с какими. Перестал тратить на это время и нервы. Этих ветряных мельниц по-прежнему полно, но, как показывает практика, бороться с ними напрямую бессмысленно, — они сильнее. Вот, например, когда я работал в театре, то пытался заниматься чистым искусством, но при этом все вокруг слишком бытовое, приземленное, и сквозь твои розовые очки постоянно эта земля, пыль, грязь лезет. Ты этому сопротивляешься, в зависимости от характера: либо активно, либо более пассивно, а кто-то только тихо страдает, как я. Ясно, что в кино также имеется свой негатив. Собственно, если ты ожидаешь проблем, то они к тебя явятся. Дон Кихот — квинтесенция человека, рожденного для ветряных мельниц. Во мне это тоже где-то есть, но запал закончился. Я не стараюсь противостоять недостаткам кинопроцесса — приспосабливаюсь и максимально эффективно работаю. Ведь как получается: все в ускоренном режиме — одна примерка костюма, грима, в лучшем случае два-три разговора с режиссером, пара читок с партнерами — тоже не всегда, так как все заняты. Как правило, даже уже на площадке с ними впервые встречаешься, и благо, если удается посмотреть хотя бы две сцены, чтобы уловить, про что режиссер снимает, понять язык, на котором он разговаривает со зрителем. То есть, я делаю все, что можно в сложившейся ситуации. Мне близка именно такая философия.

— Читала, что вам бы хотелось сыграть в русском эпосе какого-то былинного богатыря, благо фактура позволяет. Еще не предложили?

— Нет еще. Но пока снимаюсь в не менее захватывающих проектах. Например, в сериале Анны Матисон «Плевако», где ее супруг — Сергей Витальевич Безруков, играет главную роль, а я его антагониста — свирепого, испорченного деньгами, промышленника Василия Демидова, у которого адвокат уводит жену. И там я имею возможность многое показать из того, что умею.

— Ваша фамилия означает «писатель». Что-то сочиняете?

— Да, фиксирую какую-то идею, кусок сценария, но не доволен тем, что пишу. Я не Гоголь, чтобы сжигать свои творения, но их не храню, многие уничтожаю сразу. Все-таки к этому нужно иметь талант. Моя беда в том, что я быстро иссякаю. Актеры же склонны мгновенно увлекаться и с той же скоростью остывать. Я могу яростно, с такой душевной силой откликаться на материал, но хватает меня ненадолго. Психологически это заложено профессией — три-четыре месяца ты выпускаешь проект и потом должен загореться чем-то новым. И это, бесспорно, не качество драматурга.

— У вас с папиной стороны немецкие корни, в детстве вас некоторые пацаны обижали, называли «фашистом». Мстили обидчикам?

— Я от них бегал. Но если хотите, можете написать, что давал сдачи (улыбается).

— Хорошо, что в вас от немца?

— Разум абсолютно немецкий. Я получаю удовольствие от качественных вещей, от грамотно проделанной работы. У меня в приоритете точность, последовательность, чистота. Ко всему подхожу основательно. Полмесяца искал в интернете швабру, которая мне подходит. И нашел. Она с длинной палкой, с широким полотном, выдерживает именно то усилие, с которым я мою пол, и плавно вращается по полу, не бесит. Мне с ней приятно убираться, аж до мурашек. Такая настоящая швабра Шрайбера.

— Вы с Юлей вместе занимаетесь хозяйством?

Естественно. У Юли съемки, в театре в Твери она играет, поэтому мы не делим обязанности. Стараемся, чтобы быт не был ответственностью одного человека в паре. Мы и готовим вдвоем вкусно: она свои блюда, а я свои. Кулинария мне в кайф, тем более, дома есть дешевле, чем в ресторанах, и это тоже радует моего жадного внутреннего немца. Кроме того, это душевнее для моего внутреннего русского, который расстраивается, когда ему в ресторанах за неадекватные деньги подают разогретую пищу.

— Путешествовать любите?

Да, сейчас планируем поездку на Алтай. А позже полетим на Камчатку и на Сахалин.

— Отчего вы поселились в Твери?

— В Ярославле у меня все сломалось, а тут появилась любимая женщина, я осел, и мы начали обустраиваться. Изредка обсуждаем переезд в Москву, но вяло, так как это все сопряжено с гигантскими финансовыми затратами.

— Знаю, что вы в Тверской области, где отличная экология, перестроили какую-то древнюю избу для жизни…

— Да, пока тут у нас чисто, хорошо, аисты летают. И мы действительно не строились с нуля, а восстановили старый деревенский дом. Сделали «апгрейд», как говорит жена. Просто мы оба из семей, где детей на летние каникулы отправляли к бабушкам в деревню, и, естественно, мы испытывали ностальгию по этим просторам, по теплой русской печке. И теперь у нас все это есть — небольшой, добротный, уютный, деревянный сруб с той самой печкой и вполне современным комфортом, вроде плазменного телевизора, отопления и ванной комнаты. То есть такой прекрасный симбиоз того, что мы знали в детстве, и того, к чему уже привыкли сегодня. Это наше место силы, куда мы убегаем отдохнуть, где я чищу снег и сижу на лавочке на улице.