Звери рвут сердца. Что искал Достоевский и ищут паломники в Оптиной пустыни

По железному черному лицу, наполненному каким-то невероятным страданием, стекали струйки дождя. Небесная вода заливалась за высоко поднятый воротник черного потертого пальто, скапливалась там, а затем, словно прорвав плотину, выплескивалась на грудь и прижатую к груди книгу с крестом. 

— Кто это? — спросила остановившаяся рядом со мной молодая женщина в завязанном по-старушечьи черном платке, кивнув головой в сторону сгорбленной фигуры.

— Достоевский. Он идет к старцу-монаху со своим горем. У него недавно умер сын.

— У меня тоже, — ответила женщина, и пошла в сторону иноческого скита, куда в конце июня 1878 года по этой же тропинке шел и Достоевский…

Наши кельи пахли ладаном

Над Оптиной пустынью, одной из древнейших иноческих обителей России, выстроенной монахами неподалеку от Козельска, третий день шёл дождь. Но даже он не мог сбить утренний запах ладана, который наполнял воздух далеко за стенами монастыря. Так пахли синие цветы, внешне напоминавшие кустики лаванды. Цветы росли рядом с кельями, и выходящие на утреннюю молитву паломники вдыхали этот запах.

В Оптину пустынь я заехал «по делам», но при этом с огромным удовольствием и непередаваемым интересом. Сказать, что я воцерковленный человек, неверно. Я крещеный, искренне верящий в Бога, но церковь посещаю нерегулярно. Хожу на большие праздники, и в последнее время всё чаще — на отпевания умерших друзей и родных. Ну и, конечно, захожу поставить свечку, когда душа просит. 

Иуд простить не могу. А надо?

Большую часть евангельских истин я, как родившийся в СССР, получил не от прочтения церковных книг, а из художественной литературы, которую нам преподавали в школе. Среди них был и Достоевский со своим «Преступлением и наказанием» и «Мертвым домом», которые меня на тот момент совсем не задели, но «галочку» на будущее в душе все же оставили. 

Понятно, что тогда вопросы веры меня почти не волновали, но так получилось, что в зрелом возрасте я всё чаще стал оказываться на войне, как говорится, по работе, и мысли о «живых и мертвых» стали приходить на ум всё чаще.

Как сейчас помню, первый раз серьезно задумался над этим осенью 2022-го, когда объявили частичную мобилизацию. Наблюдая за тем, что происходило в стране, на ум пришло услышанное как-то церковное выражение: «Положи душу свою за други своя». И люди так поступали. Многих из этой первой волны добровольцев сейчас уже нет. 

Но так поступали не все. «Общество потребления» показало свое гнилое нутро во всей красе. В первые дни не единицы, а десятки тысяч наших соотечественников убежали за рубеж из страха перед мобилизацией на войну. Кто-то прятался, когда им приносили повестки из военкомата, выставляя «щитом» жену и даже детей, которые, приоткрыв на цепочку дверь, рассказывали, что «никого нет дома». Были и такие, что греха таить, кто, в прямом смысле слова, откупался от призыва, тем самым отправляя на фронт, а, возможно, и смерть, чьего-то мужа, отца или сына. 

Иудами, как по мне, были и те, кто брал деньги, и те, кто давал. 

О мёртвых, как о живых

По утрам, войдя в церковь, я обязательно шел к подсвечнику, куда ставят свечи за упокой. Не знаю почему, но мне казалось, что я мог отличить «обычных» паломников от женщин и мужчин, потерявших своих детей. У них были словно почерневшие от горя лица и какой-то отстраненный взгляд. 

В Оптинский монастырь эти несчастные люди приезжают за успокоением. Они ходят на службы, ставят свечи за упокой и шепчут молитвы, но горе их столь необъятно, что я не знаю, обретают ли их души хоть малое спокойствие. А ещё этим людям хочется выговориться. Говорить, говорить, говорить. Не о своем горе, а об умерших детях, как о живых. Наверное, это помогает остужать жар, который выжигает их изнутри. Почти всегда родители носят с собой какую-нибудь вещицу, которая принадлежала умершему ребенку. 

— У меня сын погиб, — завела разговор Лариса, с которой мы повстречались у памятника Достоевскому, а сейчас оказались рядом на церковной службе, и, словно расставляя все точки на «i», добавила, — на войне убит. В нашем поселке много погибло мальчиков. Но, знаете, я-то хоть на людях держусь, хожу в церковь, свечки ставлю, молюсь, а муж просто гаснет на глазах. Вы бы видели, как он рыдал, когда нам сообщили о смерти Коленьки. Он до сих пор поверить в это не может. На кладбище он молча прибирается на могилке, а когда поднимает глаза, они красные от слез. Для меня же сыночек жив, просто где-то далеко, поэтому я и приехала сюда помолиться, а муж не захотел. Боюсь, что он сломается. Бога прошу помочь ему справиться с болью.

Испугался своих мыслей

Лариса рассказала, что однажды мужу на работе, не со зла, а чтобы успокоить, кто-то из коллег сказал: «Мы понимаем ваше горе». Так он ответил им: «Как вы можете это понимать. Это понять невозможно. Это страшнее в тысячу раз, чем умереть самому».

А ещё Лариса рассказала просто ужасную вещь. После того как пришло сообщение о смерти сына, с неизвестного номера ей на телефон прислали кадры его гибели от удара дрона. По её словам, на видео хорошо видно, что это Коля. «Как только Коленька заскочил в окоп, по этому месту тут же попал украинский дрон и взорвался, — рассказала она. — Я знаю, это точно его убийцы с Украины прислали. Они, словно звери, рвут сердца людей».

Пока женщина рассказывала о погибшем сыне, я думал, как же так получается, ведь сейчас где-то поблизости, может, стоит мать, которая откупила своего ребенка от войны. Хоть бы та, в белом платке, ставящая большую свечу Богородице. Теперь тот мальчик жив, а этот убит. 

Я никогда не хотел бы оказаться на месте ни той, ни другой. Да и, сказать честно, наслушавшись о чужом горе, не знаю, как поступил бы сам. Может, ушел бы вместо сына? 

Странно, у меня была возможность поговорить об этом с монахом, спросить совета, ведь это грех — отправлять кого-то другого на смерть вместо себя, но я не смог. Наверное, испугался своих мыслей, вернее, ответа на вопрос, который я задал сам себе, и на который, кажется, ответил…

«Ступай и не бойся»

Достоевский тоже приезжал в Оптину пустынь с вопросом: «За что, Господи?» В монастыре он был всего лишь один раз в жизни, а вспоминают о Федоре Михайловиче здесь чаще других. Привело его сюда большое, просто запредельное горе — смерть трехлетнего сына. Достоевский побеседовал со старцем Амвросием в его келье, и через несколько дней уехал, сняв со своей души какой-то жуткий груз. Вскоре он написал последний и, как по мне, свой лучший роман «Братья Карамазовы». Вот вкратце вся история пребывания писателя в монастыре.

Достоевский был не единственным из русских писателей, которые в разное время посещали Оптину пустынь. О том, что здесь были Николай Гоголь и Лев Толстой, рассказал монах отец Каллиник. Его имя говорится с ударением на последний слог. 

Отец Каллиник имеет послушание проводить экскурсии в домике при ските, который ещё называют «хибаркой», где принимал паломников со всей России старец Амвросий. Именно Амвросий как раз и стал прототипом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». 

По словам отца Калинника, Николай Гоголь в этих стенах просил, чтобы его постригли в монахи, но, получив отказ, уехал из Оптиной пустыни и сжег второй том «Мертвых душ». А Лев Толстой так и не смог зайти в келью к старцу и покаяться, хотя пытался это сделать, как говорят, три раза. Но так и не смог он перешагнуть порога хибарки и, по словам монаха, своей гордыни. Через несколько дней после отъезда из монастыря Толстой умер.

— А в чем же сила покаяния, отец? — спросил я инока.

— В любви. Помните, как старец Зосима в «Братьях Карамазовых» сказал женщине, пришедшей к нему за советом: «Любовь — такое бесценное сокровище, что на неё весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи ещё выкупишь. Ступай и не бойся».

— Видели неподалеку от скита памятник Достоевскому? — обратился ко мне отец Калинник. Я в ответ кивнул головой. — Когда обсуждали варианты памятника, были предложения сделать фигуру уже духовно воскресшего писателя после его разговора со старцем. Но затем мы задались вопросом, а как же тогда объяснить людям, что этому катарсису предшествовало искреннее покаяние человека, без которого не бывает воскрешения. Поэтому оставили вариант памятника, где раздавленный страшным горем человек бредет в поисках покаяния и Бога. 

И я вспомнил тот день, когда сам стоял под дождем перед памятником Достоевскому. Смотрел, как по его лицу, словно слезы, текли струйки дождя и попадали на прижатую к груди книгу с православным крестом. 

Мне кажется, что тогда я тоже понял что-то очень важное, но боюсь в этом признаться…