Ольга Сутулова про мужа Евгения Стычкина: «Он достаточно сложный человек, просто его воспитание не позволит ему это показать»

Звезда сериалов «Сансара» и «Ленинград» в эксклюзивном интервью Womanhit.ru рассказала о своих новых работах, личной жизни и совместной работе с супругом

Петербурженка Ольга Сутулова признается: родись она в Москве, была бы гораздо спокойнее. В ее характере ощущается сила и мятежный дух родного города. Впрочем, умиротворенности стало больше — карьера на взлете, прекрасный союз с Евгением Стычкиным и радуют дети.

— Ольга, не так давно вышел сериал «Сансара» с вашим участием — в связи с чем хотела поинтересоваться, насколько вы фаталист, верите в предопределенность?

— Я в это не верю. Есть причина и следствие, иногда их можно предугадать, иногда нет. Значит, нужно покориться.

— А у вас были ключевые моменты, когда вы понимали, что сейчас ваше решение круто изменит жизнь?

— Думаю, они у всех бывают. И у меня тоже, но не уверена, что хочу это обсуждать. Скорее это предмет разговора с психологом или эзотериком — очень личный. Меня удивило, что, попав на съемочную площадку в картину «Зал ожидания» в достаточно юном возрасте, вас это совсем не зацепило, вы не услышали «колокольчик судьбы». А ведь там были такие звезды советского кино, как Вячеслав Тихонов, Вера Глаголева, Михаил Боярский. В возрасте четырнадцати-пятнадцати лет авторитетов довольно мало. И это точно не народные, заслуженные артисты СССР и РСФСР в девяностых годах. Безусловно, с моей стороны было невероятное уважение, но думаю, будь я немного постарше, мне бы гораздо больше подарила эта встреча. На тот момент я не ставила себе цели стать актрисой. Просто попала в абсолютно другой мир и, к огромному моему сожалению, ничего намеренно для себя оттуда не брала.

— А кто для вас тогда был кумиром в кино и какие фильмы вы смотрели?

— Никакие, мне это было неинтересно, я не мечтала о съемках. Как все советские дети, я выросла на передаче «В гостях у сказки», «Кортике», «Гардемаринах». Потом пришли голливудские фильмы, которые крутили на видеопроигрывателях в подвалах наших парадных. Что тогда было популярно — «Рэмбо», «Терминатор» «Призрак»? До того как я решила, что буду заниматься актерской профессией, я не интересовалась кино как частью культуры. Вообще, в девяностых кино обсуждали четыре с половиной «лоха». (Смеется.) Я не беру сейчас московскую или ленинградскую тусовку кинокритиков, режиссера Романа Волобуева, Юрия Сапрыкина, Михаила Трофименкова. Я говорю именно о подростках четырнадцати-пятнадцати лет. Наверное, где-то параллельно существовали компании, где молодежь ходила в джаз-клубы, на рок-концерты, смотрела авторское кино, но не в нашей. Ко мне все это пришло гораздо позже.

— А какие у вас были интересы, чем вы занимались?

— Я не уверена, что современная законодательная база позволяет обсуждать это в печатных изданиях. (Смеется.) В каждом городе есть разные субкультуры: есть ботаны, есть рокеры, есть гопота. Мы гуляли, ездили в порт, пили пиво. Но я не готова давать оценки и говорить, что объединяться в кружок по изготовлению пряников во Дворце молодежи и изучать историю города — это хорошо. А осматривать форты, ползать по заброшенным зданиям — плохо. Вопрос в том, что ты оттуда выносишь. Интересно, что оттуда вы вынесли научную работу про гроты Петергофа, за которую получили премию Сороса. Да, ведь, к сожалению, еще и приходилось учиться. (Смеется.) Как всякому троечнику, который долго-долго ленится, к окончанию учебного года мне приходилось как-то выкручиваться. Это исследование мы делали вместе с подругой. В отличие от меня она как раз была отличницей и очень упорной девочкой. У нас сложился классический удачный тандем: человек, который выполняет работу, и тот, кто потом это продает. (Смеется.)

— Идея написать про гроты исходила от вас?

— Не знаю, как сейчас обстоят дела со средним образованием в Ленинграде, но в наше время очень большое внимание уделялось истории города. Мы учились в гимназии в Петергофе, школа стояла внутри регулярного парка Петродворца, и то, что мы обсуждали на уроках, мы могли увидеть собственными глазами на перемене. Был экзамен по истории, а перед этим мы писали исследовательские работы, за которые начисляли баллы. На фоне пива на скамейке написать работу о гротах Петергофа тоже было прикольно.

— Сейчас у вас сохранился интерес к истории? Когда вы участвуете в каких-то исторических лентах — том же «Ленинграде» или «Троцком», — вам нужно выяснить, как все было на самом деле?

— Это зависит от того, какое кино мы снимаем. Если мы говорим о «Ленинграде» — да, конечно. Это художественный фильм, там есть определенные допущения, и всегда найдется кто-то, кто увидит огрехи — что подъезд этого дома на самом деле взорвали, а норма хлеба была сто двадцать пять граммов, а не сто пятьдесят — все невозможно учесть, но это нужно сделать. Ведь в этих деталях — важные моменты, на которых можно построить роль. Что касается «Троцкого», здесь историческая достоверность для меня не была принципиальна. Я не похожа на Наталью Седову — ни внешне, ни, наверное, характером. У меня был сценарий, в котором был прописан персонаж, и я как актриса соглашалась на эту, а не некую историческую экранизацию, пересказ статьи Википедии. Мне неважно, как на самом деле выглядела Седова, где они жили, я играла историю любви очень сильной женщины к очень сильному мужчине, которому она помогла состояться. Если бы мы предлагали зрителю только исторические подробности, это было бы неинтересное кино. Кино должно быть про что-то глобальное. В данном случае мы рассказывали про становление и падение личности, иллюстрируя это таким персонажем, как Троцкий.

— А ваша любовь к винтажным вещам — часть интереса к истории?

— Нет, просто я считаю, что эти вещи красивее, у них качество лучше, дизайн интереснее.

— Вы никогда не пытались узнать, кто до вас ими владел?

— Нет, а зачем? Скорее всего, это вещи тех, кого уже нет. На самом деле мой интерес связан не только с антиквариатом и каким-то древним винтажем, это вполне может быть ресейл. Я руководствуюсь соображениями практичности. Не очень понимаю идею покупки абсолютно новой вещи. Зачем приобретать сумку за сто пятьдесят тысяч, если можно за пять? Почему нельзя три раза подряд надеть любимое платье на мероприятие? Или, допустим, мне не подошел свитер, я выгуляла его всего раз — и что теперь, выбрасывать на помойку? Нет, я выставляю его на ресейл в десять раз дешевле, и находится новый владелец, которому эта вещь принесет радость. Разумное потребление. Но винтажная вещь — это же энергетика другого человека, ее можно почувствовать. Это моя энергетика. Я сегодня приехала из Ленинграда — и прямо с поезда отправилась в химчистку, сдала туда кожаный пиджак семидесятых годов, который купила неделю назад. Я о нем мечтала, ждала очень долго, и вот он ко мне пришел. Зачем мне знать, кто его носил до этого. Но вот сижу вчера перед поездом и думаю: а не съесть ли мне чебурек? Наверное, если ты тридцать минут размышляешь — делать это все-таки не стоит. И естественно, что-то пошло не так, жир от чебуреков оказался на моем пиджаке. Я сдала его в химчистку перед нашей встречей — надеюсь, его отчистят. Вот история этой вещи, никакой другой для меня нет. Может, прежняя хозяйка не позволяла себе фастфуд. Или хотела меня предостеречь: «Сутулова, хватит есть всякую дрянь, особенно на ночь». А может, это просто случайность, и все.

— Почему? Нам во время фотосъемки и интервью показался легким.

— Ну конечно, он же хорошо воспитан. И для него это принципиальная вещь — быть хорошо воспитанным, что, кстати, тоже отличительное свойство коренных москвичей из интеллигентных семей. И это тоже очень симпатично. Но он достаточно сложный человек, просто его воспитание не позволит ему это показать.

— А у вас, наверное, долго было такое желание — идти против системы просто потому, что это система.

— Да, такое подростковое желание. Я очень долго внутренне была подростком. Достаточно поздно пришло ко мне понимание, что вот это «против ветра» не работает.

— Наверное, это произошло, когда дети появились?

Нет, немного раньше, но примерно в то же время. (Улыбается.) Дети, как раз наоборот, вызывают воспоминания, а что же я сама ощущала в их возрасте? Я ведь тоже не понимала, почему нельзя смотреть двадцать мультиков подряд и есть конфеты вместо каши. Старшему сыну два с половиной года, с ним пока нет таких переживаний, как были у моих родителей: делай уроки, не хами Марье Ивановне, но есть нечто похожее. Но желание идти против течения любой ценой исчезло у меня немного раньше, слава богу. Трудно быть бараном, который ломится в запертую дверь и удивляется, почему она не открывается. А там порой даже и двери нет, глухая стена.

— Вы стали мамой в осознанном, зрелом возрасте. Именно к этому моменту пришло понимание, что внутренне готовы?

— Так получилось, и я рада, что это произошло сейчас. Не думаю, что, если бы мои дети родились на двадцать лет раньше, это была бы катастрофа. Это просто были бы другие дети, другая я.

— Вы раньше не испытывали страха, что ребенок может помешать карьере, что вас забудут, перестанут приглашать на пробы?

— Страха про карьеру не было никогда, я считаю, и работу, и семью можно совмещать. Другое дело, что мои интересы, мой эгоизм всегда были на первом месте. Это качество, с которым мне не хотелось расставаться. А сейчас пришло понимание, что ничего страшного не случится, если я немного «подвинусь».

— Вы смотрели сериал «Актрисы»? Это как раз тема переживаний одной из героинь.

— Некоторые вещи там сильно утрированы и, как понимаю, специально. Понятно, что есть тяжелые ситуации, когда женщина оказывается в своем материнстве одна. Ей просто технически невозможно выйти из дома. Но даже в этом случае можно что-то придумать, на мой взгляд. Все зависит от внутреннего состояния. Это действительно серьезный период перестройки гормонов, смешанный с полной реконструкцией твоей жизни, к которой ты никогда не будешь готова, сколько бы умной литературы ни прочла на эту тему. Невозможно подготовить себя к тому, что теперь все будет совершенно иначе и надо ловить волну по-другому. К этому огромное количество женщин не могут пристроиться, отсюда и послеродовые депрессии. Но если не брать какие-то особо трагичные случаи, а говорить об обычной нормальной жизни, то дети карьере помешать никак не могут. Я вышла на работу через две недели после рождения ребенка — и в первом, и во втором случае. Все живы.

— Это была необходимость?

— В первом случае необходимость, потому что меня ждала вся съемочная группа сериала «Последний министр», мы снимали второй сезон. Только закончились пандемия, все немного осатанели без работы и без денег. И сто двадцать человек — моих коллег волновались, выйду я на работу или нет. Мне тогда показалось, что я могу совместить и съемки, и уход за ребенком. А во втором случае Женя снимал свое кино, предложил попробоваться на роль, и я поняла, что хочу выйти на площадку. Уверена, что ничего страшного бы не случилось, если б я отказалась, эту роль мог сыграть кто-то другой, но мне очень хотелось.

— Это его новая картина «Цикады»?

— Да. Единственный раз в своей жизни я оказалась в привилегированном положении. Я — молодая мать, и муж-режиссер меня снимает. Наконец-то я попала в проект по блату, через постель, всю карьеру этого ждала. (Смеется.) В данном случае мне повезло. Но надо сказать, Женя не часто предлагает мне роли. Не намеренно, просто не получается.